|
|
На главную / Интервью/ Главное – не думать, что кризис «рассосется» сам по себе
[
 архив ] 11.03.15Главное – не думать, что кризис «рассосется» сам по себе
- Белла Ильинична, насколько, по Вашему мнению, схожи по причинам своего возникновения и возможным последствиям кризисы, которые Россия пережила в 1998 и в 2008 году, и нынешний кризис? - По своему опыту скажу – двух совершенно одинаковых кризисов не бывает. Внешние проявления могут быть схожими, но причины возникновения кризисных явлений в экономике всегда будут разными. Первое существенное отличие между «черным августом» 1998 года и нынешней ситуацией в том, что 16 лет назад экономика нашей страны была чрезвычайно слаба, налицо была полная разбалансированность финансовой системы. Тот кризис носил прежде всего бюджетный характер: правительство не собирало в достаточном объеме налоги, у бюджета отсутствовала доходная база и, следовательно, государство не могло рассчитываться по своим долгам. Очевидно, что с этой проблемой мы справились, и уже в 2008 году мы увидели совершенно иную картину – кризис удалось пройти без драматических потрясений как для экономики России в целом, так и для граждан нашей страны. Какие еще есть различия между этими тремя кризисами? В 1998 и в 2008 году мы, если можно так выразиться, были в одной лодке со всеми другими странами. В 1998 году цены на нефть марки Brent находились на уровне семи-восьми долларов за баррель, в 2008 году, как мы помним, стоимость черного золота также резко снизилась. Хотя, конечно, стоит отметить, что в 1998 году мы даже представить себе не могли, что настанет день, и цены на нефть поднимутся выше ста долларов за баррель… - Помнится, когда в начале 2000-х годов котировки нефтяных контрактов на мировых товарных биржах превысили отметку 20 долларов за баррель, это было воспринято как чудо из чудес. - Конечно. Но тут надо учитывать, что и расходы государства за этот период – с 1998 года по настоящий момент – радикально изменились. В сентябре 1998 года, в самый острый и болезненный период того кризиса, доходы бюджета в месяц лишь немного превышали 19 млрд рублей – сейчас тот же показатель исчисляется триллионами. Мы живем в условиях совершенно иной бюджетной и налоговой политики – и это надо иметь в виду, когда мы сравниваем кризис шестнадцатилетней давности и то, что происходит в нашей экономике сейчас. - Люди больше склонны рассматривать санкции как первопричину нынешнего кризиса. - Это естественно, поскольку данный фактор лежит на поверхности. Но в то же время санкции актуализировали проблемы, связанные и с валютным курсом, и с инфляцией. Добавьте к этому пессимистичные ожидания – украинский кризис продолжится, ограничительные меры, введенные рядом стран по отношению к России, будут ужесточены, рейтинги нашей страны упадут ниже, чем сейчас… - Выступая на Гайдаровском форуме, министр финансов России Антон Силуанов сказал, что в падении курса рубля виновата на две трети динамика мировых цен на нефть и на одну треть – санкции. Насколько справедливой представляется Вам эта оценка? - Я думаю, что никто точно не подсчитает влияние двух факторов, названных министром финансов. Мне кажется, что в краткосрочном периоде влияние санкций и войны на Украине является не менее, а возможно, даже более сильным. А если говорить про долгосрочную перспективу, то, конечно, значимым фактором следует признать динамику мировых цен на нефть и структурные проблемы нашей экономики. - После девальвации национальной валюты – неважно, являлась она управляемой или нет – неизбежно возникает вопрос: все ли сделали власти страны для того, чтобы предотвратить обесценивание рубля или, по крайней мере, сделать процесс его девальвации минимально болезненным для населения? Как бы Вы ответили на этот вопрос? - Вам никто не ответит объективно. Во-первых, потому что все сделать просто невозможно и, во-вторых, потому что здесь нет и не может быть единого для всех критерия. Кто-то будет считать, что власти сделали все зависящее от них, кто-то будет настаивать на том, что они не использовали все возможности, которые у них были на момент начала девальвации. Легко рассуждать на эту тему, глядя на события со стороны, еще легче рассуждать обо всем случившемся в прошедшем времени. Наверное, можно было быстрее отреагировать на тенденции и явления, которые происходили на валютном рынке в ноябре-декабре прошлого года. Наверное, можно было девальвировать рубль более гладко, чем это было сделано. Но полностью избежать каких-то спотыканий в подобных ситуациях невозможно. В общем, я считаю, что власти действовали достаточно адекватно. - Все же в последнее время часто можно услышать, что необходимо внести коррективы в денежно-кредитную политику Центрального банка или даже радикально поменять стратегию регулятора в данной сфере. Что Вы думаете по этому поводу? - Знаете, денежно-кредитная политика – живой инструмент. Менять в ней что-то на длительную перспективу – абсурд. Проиллюстрирую это на простом примере: как я уже сказала, идет война, предпринимаются попытки остановить ее, периодически проводятся переговоры в различных форматах, и от того, какие сигналы приходят с переговоров, зависят все движения на финансовых рынках. И как в подобных условиях можно говорить о том, чтобы радикально менять ДКП? Монетарным властям приходится приспосабливаться к меняющимся условиям. Но одно совершенно ясно – в этом у меня нет ни малейших сомнений из опыта кризиса 1998 года: тогда экономике помог низкий курс национальной валюты. Казалось бы, такая большая проблема для держателей национальной валюты, но в итоге она сыграла позитивную роль… - И сейчас есть надежда на то, что повторится тот же сценарий. - Да, но не стоит забывать: низкий курс рубля сам по себе – не панацея от бед. Если при этом не помочь экономике, если не создать условия для ее развития, то это останется проблемой для населения и для субъектов экономической деятельности. Кроме того, есть решения в налоговой политике, которые мне непонятны… - Например? - Например, деофшоризация. Я всецело за нее, но то, что курс на нее взяли именно в 2015 году, неправильно, так как построение системы администрирования требует и более благоприятных экономических условий, и более высокого уровня лояльности налогоплательщиков, который неуклонно снижается во время любого экономического кризиса. А для нас сбор налогов сейчас – это вопрос номер один! Да, Россия накопила большие резервы, но никто в мире не живет за счет золотовалютных резервов, и уж тем более никто не развивает экономику, опираясь исключительно на них. Необходима налоговая политика, свободная от примитивного меркантилизма… - Что Вы подразумеваете по этим термином? - Рядом последних изменений в Налоговый кодекс вводятся: слишком высокая для субъектов экономической деятельности налоговая нагрузка и очень сложные правила ее администрирования. Власть надеется, что это позволит резко увеличить доходы бюджета, но все получается с точностью до наоборот: налогоплательщики уходят. Собственно говоря, и сам термин, который я привела, не является новым, и уж тем более не нова подобная ситуация – примитивный меркантилизм практиковался еще во время Петра Первого, так что у нас есть возможность оценить результаты подобной политики. Очень важно сегодня не только упростить налоговое администрирование, но и сделать налогоплательщика лояльным. Не менее важно переломить ту негативную тенденцию, которая наметилась сейчас – компании малого бизнеса начали закрываться. Это тревожный сигнал! Весь мир уже давно понял, что лучше собирать налоги с большого количества малых и средних предприятий, чем с двух гигантов, занимающих монопольное положение на рынке. Гиганты, как мы можем убедиться, периодически входят в кризис, и как тогда государству справляться с удовлетворением потребностей экономики, если налоговые поступления в этом случае резко пересыхают? - А малый бизнес, насколько я понимаю, целиком никогда в кризис не входит – предприятия, работающие в одних отраслях, чувствуют себя лучше, а работающие в других – хуже. - Да, это так. Поэтому нужно оптимизировать налоговую систему, снижать административную нагрузку на МСБ, создавать благоприятные условия для становления и развития малых и средних компаний. Все это понимают, но вот беда – об этом много говорят, но мало что делают, чтобы ситуация изменилась. - Вы же знаете: часто говорят о том, что простое предоставление дотаций из бюджета тем или иным отраслям не является действенным инструментом. - И это справедливо. Очень важно, чтобы каждая копейка, выделенная из бюджета на поддержку той или иной отрасли экономики, имела синергию. Например, если средства направляются на поддержку строительства, то одновременно поддерживается целый ряд смежных отраслей экономики. К сожалению, это не всегда учитывается, и от 20 до 30% средств, выделяемых из бюджета, уходят не по назначению. В феврале министр финансов заявил, что расходы бюджета придется сократить еще на 600 млрд рублей – подумайте сами, возникла бы необходимость в этом, если бы мы не теряли 20–30%? - Возможно, эти потери – еще один фактор роста инфляции? - Инфляция – страшная вещь. Мы уже подзабыли начало 90-х годов и то, сколько лет нам потребовалось, чтобы взять инфляцию под контроль. Конечно, теперь дело уже не в «нефтяном проклятье» – по той простой причине, что нефть теперь стоит дешевле, чем еще год назад. Инфляция у нас от недоверия к рублю и желания держать сбережения в долларах, от стремления производителей завышать цены на свою продукцию, от необеспеченных денег, от огромного импорта. - Сложно доверять рублю, если его курс так скачет, как последние несколько месяцев. - Да? А Вы, возможно, заметили, что всего несколько недель назад не менее сильно скакал курс швейцарского франка? Сначала он резко вырос, потом существенно снизился – и Вы думаете, швейцарцы это заметили? Нет, подавляющему большинству населения этой страны ни жарко ни холодно от того, что на валютном рынке идут перепады курса национальной валюты – а жарко и холодно от этого только валютным трейдерам и монетарным властям. А причина в том, что в основном население страны потребляет продукцию местного производства, и цены на нее не зависят от соотношения франка к доллару или франка к евро, и главное – есть полное доверие к франку. - И когда у нас так будет… - Тогда мы будем обращать меньше внимания на результаты торгов на валютном рынке, потому что эти колебания не будут приводить к росту цен. - Получается, с инфляцией следует бороться немонетарными методами. - Нет, с ней, конечно, надо бороться монетарными методами, но не только ими. У нас инфляция издержек – инфляция, связанная с эмоциональными настроениями населения. Бороться со всеми факторами, которые я перечислила выше, невозможно только с помощью монетарных методов. - Эмоциональные настроения участников – это звучит особенно тревожно. - Да, поскольку, если население полностью утратит доверие к национальной валюте, то рубль перестанет выполнять функцию всеобщего эквивалента. Вспомните, период с 2010 по 2014 год – рубль с этой функцией справлялся, с переменным, правда, успехом, но справлялся. А что мы видим сейчас? Люди либо прячут деньги под подушкой, либо переводят рубли в доллары и хорошо еще, если кладут на счета в банки или в банковские ячейки. Это результат потери уважения к рублю. Между тем вся экономическая история свидетельствует об одном: уважать национальную валюту можно только в том случае, если ее покупательная способность чрезвычайно высока или, как бы пафосно это ни звучало, ничем не ограничена. - Получается, перед нашими монетарными властями стоят сейчас как минимум две важные задачи – борьба с инфляцией и укрепление национальной валюты. - Да, но тут важно подчеркнуть: укрепление рубля – это не повышение его курса по отношению к доллару, а превращение его во всеобщий эквивалент для россиян. - Если мы опять мысленно вернемся к кризисам 1998 и 2008 годов, то вспомним, что и в том, и в другом случае валютный кризис сопровождался кризисом национальной банковской системы. Выступая на Гайдаровском форуме, глава Сбербанка Герман Греф предупредил, что и в этот раз мы можем столкнуться с подобным явлением. Насколько, с Вашей точки зрения, оправдан столь пессимистичный прогноз? - В данном случае мы, к сожалению, имеем дело с заявлением, вырванным из контекста его речи на форуме. Он говорил о том, о чем говорю я: если национальная банковская система не будет сильной и стабильной, то россияне не понесут свои сбережения на депозитные счета в банки. Следовательно, все деньги, которые зарабатывают граждане, перестанут работать на нашу экономику и превратятся в средства тезаврации. Герман Оскарович в данном случае говорил, по моему мнению, чтобы привлечь внимание представителей властей и участников рынка к следующему факту – такой риск существует. Надо сделать все возможное и невозможное, чтобы сохранить доверие населения к банкам. - Это непросто в ситуации, когда чуть ли не каждую неделю появляются новости об отзыве лицензии у очередного кредитного учреждения, а то и у двух-трех сразу. - Да, Эльвиру Сахипзадовну (Набиуллину. – Прим. ред.) часто упрекают за это. А я считаю, что она совершила и продолжает совершать подвиг! Понимаете, долгие годы Центральный банк лишний раз не трогал банковскую систему из опасений нарушить ее стабильность. А это неправильно: плохие организации надо «выкорчевывать», ведь они способны подорвать доверие россиян к системе в целом. - Сейчас, наверное, не так просто разобраться, кто из игроков плох, а кто неважно выглядит просто в силу того, что вынужден работать в условиях кризиса. - Да, такой момент действительно присутствует: качественные активы в условиях кризиса сдают свои позиции с точки зрения нормативов. Кроме того, многие субъекты экономики не могут рассчитаться по долгам, они утратили доступ к привычным для них инструментам фондирования, например к внешним рынкам капитала. Им требуется реструктуризация их задолженности и, конечно же, государственная поддержка. - Господдержка вызывает столько споров. Опять много разговоров о том, что государство предпочло банки другим субъектам экономической деятельности, например предприятиям реального сектора экономики. - Ну а что предлагают оппоненты – взять и профинансировать предприятия реального сектора напрямую из бюджета? Получается, речь идет о безвозмездной помощи, использование которой к тому же невозможно проследить. А не лучше ли провести докапитализацию банков, чтобы финансово-кредитные организации, получившие господдержку, распределили затем эти средства между предприятиями на возвратной основе? Банки, как никто другой, могут оценить риски своих заемщиков, поскольку любой финансовый институт, по сути, это организация, торгующая рисками. Знаете, в последнее время меня заинтересовала экономическая история России конца 70-х – начала 80-х годов прошлого века. Так называемая эпоха брежневского застоя… - И период, когда США, как модно сейчас считать, вступили в сговор с Саудовской Аравией и обвалили мировые цены на нефть. - Да, сейчас есть такая точка зрения. Но ужасен был не этот мнимый или действительный сговор – ужасно было то, что никто из руководства СССР не вдумался в суть происходящего и не попытался приспособить экономику к новым реалиям. Да, конечно, выпустили несколько постановлений ЦК КПСС и резко увеличили объемы государственных вложений в строительство. - Второй пункт звучит не так уж плохо. - Звучит, возможно, и неплохо, но на деле все закончилось тем, что страна буквально заросла так называемой «незавершенкой» – недостроенными домами. Видно, что кто-то в ЦК или в Политбюро когда-то прочитал о том, как выходили из Великой депрессии США, как там организовывались общественные работы, поддерживали и развивали строительство. Но ведь мало было скопировать внешние признаки – надо было все просчитать, продумать и проконтролировать. Это не было сделано. - А сейчас подход власти изменился? - Мне кажется, да. Очень важно понимать, что кризис не «рассосется» сам по себе. Нельзя жить под лозунгом «Рано или поздно цены на нефть снова начнут расти, и вот тогда…» Это заведомо порочный путь. Как мне представляется, и президент, и правительство понимают это. - Вернемся, если не возражаете, к банковской системе. Сейчас, как всем очевидно, кредитные организации вынуждены работать в очень непростых условиях. Возможно, Центральному банку следует, не прекращая процесс удаления с рынка плохих участников, все же смягчить надзорные требования для здоровых? - Ни в коем случае! Не смягчать надо, а ужесточать надзор. При этом – обратите, пожалуйста, внимание – я не призываю сделать его более жестоким или жестким. Речь идет исключительно о повышении его эффективности и об осуществлении надзора на ежедневной основе. Такое ужесточение контроля должно распространяться на все финансово-кредитные организации – и на крупнейшие, и на те банки, которые занимают позиции в середине различных рейтингов, и на самые малые. - И все-таки, наверное, самый жесткий надзор должен быть установлен за теми организациями, которые получат господдержку. - Нет, повторюсь, следить нужно за всеми без исключения. Хотя бы потому, что любой кризис создает ту самую мутную воду, в которой замечательно ловится рыбка. Причем связана эта рыбка и с отмыванием средств, и с проведением всякого рода недобросовестных операций, и с выводом грязных денег из страны. Так что контролировать надо все финансово-кредитные организации, и это именно тот случай, когда их размер не имеет значения. - Зато у многих участников рынка есть твердое убеждение в том, что размер имеет значение, когда речь заходит о распределении средств, выделяемых бюджетом для поддержки стабильности банковской системы. Наверное, я не раскрою большую тайну, если скажу, что в периоды всех без исключения кризисов среди банкиров популярны разговоры о нарушении конкурентного поля и о том, что все в этом несовершенном мире делается исключительно во благо Сбербанка и ВТБ… - Не секрет, конечно. Но, признаюсь честно, я понимаю их обиду и разочарование. А они вряд ли понимают, что банки с госучастием выполняют те функции, которые никакие другие финансово-кредитные организации осуществлять не могут. Конечно, можно было бы пойти по пути выбора ста банков и распределения средств между ними, но это не дало бы желаемого эффекта. Есть настолько масштабные проекты, что их можно реализовать только путем концентрации финансовых ресурсов. - А еще за сотней банков слишком сложно будет наблюдать. - Да, но главная причина все же в том, о чем я говорила – в концентрации. Поймите правильно, я за то, чтобы и Сбербанк, и банк, занимающий 900-ю позицию в рейтинге по величине активов, получали ресурсы от ЦБ по одной цене и под залог одинаковых активов… - Но 900-й банк вряд ли имеет активы, которые ЦБ готов будет принять в качестве обеспечения. - Тогда, извините за прямой вопрос, что такой банк в принципе делает на рынке? Признаюсь честно – я прихожу в ужас, когда думаю, что подобные финансово-кредитные организации есть на нашем рынке, и еще больший ужас вызывают у меня микрофинансовые организации. Вы только посмотрите, под какие проценты они предлагают кредиты… - Тут можно возразить, что сейчас в ужас приходишь и глядя на то, под какие проценты предлагают кредиты банковские организации. - Да, потому что со ставки 7-8% – именно по такой цене еще недавно банки предлагали кредитные ресурсы лучшим корпоративным заемщикам – сразу шагнули в ставку 15% и выше. Иначе в условиях, когда ЦБ поднял ключевую ставку на уровень 17% годовых, и быть не могло. Вы же понимаете, что стоимость кредитных ресурсов для конечных потребителей определяется в зависимости от величины ключевой ставки, плюс стоимость риска, плюс затраты банка, плюс какая-то маржа. Вот и не получается сейчас низких ставок. - Болезненный получился прыжок и для предприятий, и для физических лиц… - А Вы думаете, он не был болезненным для руководства Центрального банка? Я давно знаю Эльвиру Сахипзадовну и уверена в том, что столь резкое повышение ключевой ставки было для нее тяжелейшим решением. Она всегда ратовала за доступность кредитных ресурсов для предприятий реального сектора экономики, за снижение стоимости фондирования для них. Но жизнь распорядилась так, что пришлось выбирать – либо сохранение низких ставок, либо инфляция. По моему убеждению, руководство ЦБ в этой, повторюсь, сложнейшей ситуации сделало правильный выбор, потому что инфляция – налог на бедных… - А бедных или, так скажем, небогатых людей у нас в стране подавляющее большинство. - Да. Конечно, повышение ставки с учетом сложившейся ситуации оказалось не слишком эффективным. Но все-таки это позволило немного охладить валютный рынок. - Белла Ильинична, в заключение нашей беседы хотела бы вернуться к тому, с чего мы начали – к влиянию и на нашу экономику, и на национальную банковскую систему такого фактора, как санкции, введенные против России. В черный список США и ЕС попал Сбербанк. Осложнилась ли ситуация с фондированием деятельности организации после этого? - Не очень. Видите ли, доля внешних заимствований в нашей пассивной базе была небольшой. У нас была очень высокая ликвидность, поскольку население охотно несло деньги в Сбербанк, невзирая на то, что он исторически предлагал ставки по вкладам существенно ниже, чем другие финансово-кредитные организации. - Доводилось слышать, что и европейским «дочкам» Сбербанка предоставляют фондирование на более длительные сроки, чем материнской организации. - Тут нет какого-то единого для всех подхода – многое зависит от работы служб комплаенс в тех или иных европейских банках. Где-то эти службы придерживаются либерального подхода, где-то – консервативного. Но в любом случае у «дочек» есть возможность получать фондирование. - Самое интересное, наверное, в том, что работает даже «дочка» Сбербанка на Украине. - Да, и при этом работает, как ни странно, довольно успешно с учетом общей экономической ситуации в стране, и с учетом ситуации в украинской банковской системе. Что ж тут поделаешь, приходится нашей украинской «дочке» выстраивать свою работу с учетом новых условий. - Есть такое ощущение, что рано или поздно всем банкам – в том числе и в тех странах, которые сейчас выглядят очень успешными и стабильными – придется перестраивать свою работу. Сейчас много говорят о том, что мировая экономика вступает в новый кризисный период, что, возможно, идет вторая волна того самого кризиса, который начался еще в 2007 году в США и не завершился до сих пор. - Я согласна со второй точкой зрения. Это действительно кризис, который начался в 2007 году. Просто в разные страны он входит по-разному: куда-то очень быстро и явно, а куда-то он медленно вползает. Знаете, это можно сравнить с реакцией двух людей на заболевание гриппом: один из них сразу сваливается с температурой 39, жаром и бредом, а второй дней пять перед тем, как слечь, бродит и жалуется на слабость, ломоту в костях и общее недомогание. - Вот и похоже, что Россия, следуя предложенному Вами сравнению, – тот человек, который сразу свалился с высокой температурой, а Европа бродит с недомоганием… - Возможно. Посмотрите сами: экономика стран Южной Европы трещит по швам, более или менее хорошо пока чувствует себя север Европы, проблемы даже в Германии и Франции. Это и дает мне основания думать, что мир «вползает» в кризис, и более того, мир стоит перед необходимостью великого переосмысления всей дальнейшей экономической парадигмы. Мировая валюта, которая нуждается в постоянном долговом финансировании, – тяжелая вещь, а еще тяжелее и страшнее то, что на этой валюте «завязана» как минимум половина мировой экономики. Такое положение дел необходимо менять. Как мир справится с этой задачей и каким в результате будет его выход из нынешнего кризиса? Поживем – увидим. беседовала Анастасия Скогорева Источник: |
|
|||||||
© 2008 - 2021 Bank-RF.ru - При использовании материалов гиперссылка на Bank-RF.ru обязательна.
|
Почему падение российского рубля в конце прошлого года оказалось настолько резким и болезненным для национальных компаний и для населения нашей страны? Сделали ли монетарные власти все зависящее от них, чтобы смягчить последствия девальвации рубля? Следует ли, с учетом той непростой ситуации, в которой вынуждены работать российские банки, смягчить надзорные требования, или, напротив, надо ужесточить надзор и регулирование банковской деятельности? На эти и другие вопросы ответила в интервью NBJ заместитель председателя правления ОАО «Сбербанк России» Белла ЗЛАТКИС.